Главная > Литература > Повести и рассказы

Л. Чернышева. "Карабли". Рассказ

В пятнадцать лет я почему-то начала вести дневник. Никто меня к этому не побуждал - не в той среде я росла, где детей приучают к таким вещам. Вероятно, просто попробовала подражать героине какого-нибудь понравившегося романа. Дело кончилось плохо: мать обнаружила мою тайную тетрадку, прочла, показала отцу, отец влепил мне пощечину и грозил «разобраться с этой сволочью». Имелся в виду молодой человек, о котором шла речь в моих записях наряду с впечатлениями от прочитанных книг и наивными размышлениями (опять же из подражания книжным персонажам). Этот молодой человек был вожатый в летнем лагере, куда меня, как обычно, отправили на время каникул. Он был на десять лет старше, и мне льстило - и в то же время тяготило - его внимание. Его признание в любви показалось пошлым, я вырвалась и убежала, когда он попытался взять меня за руку, обнять. Однажды он подстерег меня, когда мы с девочками возвращались с реки. Я отстала, потому что пришлось возвращаться за забытым полотенцем. Он спрятался за деревом и ждал, а когда я подошла, неожиданно преградил путь, крепко прижал к себе и поцеловал в губы. Ничего кроме брезгливости я не испытала от этого первого в жизни поцелуя. «Не нравится?» - с усмешкой взрослого над ребенком спросил он. «Не нравится» - ответила я. «Ну, ладно, больше не буду, обещаю» - сказал он.

По возвращении в город мы с ним иногда виделись во Дворце культуры, где он работал, и куда я ходила на занятия драмкружка. Поговорим, сидя на подоконнике в коридоре, и разойдемся - вот и все. Он был женат, у него был маленький сын. Они собирались всей семьей поехать в отпуск к морю, и он сказал, что напишет мне «до востребования», расскажет, какое оно - море. Написал, рассказал, и закончил письмо словами «скучаю по тебе». В первый раз в жизни я получила от кого-то письмо. В дневнике я пустилась в рассуждения о роли случайности, досадуя, что именно с этим нелюбимым человеком оказались связаны в моей жизни два первых важных взрослых события - поцелуй и письмо. Было жаль, что они не связаны с любимым – мальчиком из другой школы, который и знать не знал, что я в него тайно влюблена.

В глазах отца дневник явился вещественным доказательством того, что я, по его словам, «стала на скользкую дорожку, которая до добра не доведет». «Ты-то, понятное дело, дура, а вот этому молодчику я мозги вправлю» - мрачно и грозно сказал он, потрясая тетрадкой. Мне стало страшно, это был второй случай, когда я видела отца в таком сильном гневе. В первый раз поводом послужила моя безграмотность, когда я получила «двойку», написав слово «корабли» через «а» - «карабли». Вообще-то училась я хорошо, но вот «корабли» эти оказались каким-то камнем преткновения. Учительница терпеливо перечеркнула красным карандашом неправильное «а», повторявшееся во всех шести падежах, и надписала сверху правильное «о», снизив оценку на один балл. Получив «четверку», я и думать забыла о разнице гласных в этом слове. А через месяц, на важнейшей на взгляд учительницы «министерской» контрольной в конце четверти, «карабли» опять выплыли в своем первозданном виде. Такого бездумья учительница мне уж не простила, и в результате - «двойка», подействовавшая на отца, как красная тряпка на быка. Прежде он никогда не имел касательства к моим школьным делам. А на этот раз мать дала ему на просмотр мой дневник, специально обратив его внимание на двойку по русскому языку. Его гнев запомнился, наверное, потому, что тогда я впервые испытала страх смерти. Наверное, он уже прежде был чем-то подготовлен к той вспышке ярости, которая последовала по такому ничтожному поводу. «Уйди с глаз долой, не то убью!», сказал он побелевшими губами и сжал кулаки. Таким отца я еще никогда не видела, мне казалось, что он и в самом деле может меня убить. Я опрометью бросилась прочь из дома и до вечера пряталась у крестной, пока она не сходила к нам домой и не разведала обстановку – мол, все спокойно, можно возвращаться.

Каждому когда-нибудь приходится впервые испытать страх смерти. Память прячет это событие где-то в самых отдаленных своих тайниках, и, наверное, можно так и прожить всю жизнь, никогда о нем не вспомнив. Я его специально не отыскивала, просто так уж оказалось, что оно связалось в один узел с другими воспоминаниями, и стоило вспомнить их, как они тянули за собой и его.

После смерти отца я стала в трудные для меня минуты часто думать о нем, о его судьбе, о его характере, пытаясь понять, насколько я похожа на него, какие его черты я унаследовала. Мне нужно было понять его, чтобы что-то важное понять и в себе. Вспоминая - я училась понимать, понимая - училась жалеть.

К тому времени, когда я появилась на свет, он уже устал от жизни, пройдя через страдания, через какие прошло все его поколение, рожденное в России накануне революции. Революция разбила семью его родителей, вторая мировая война разбила его семью, забросила в чужие края. Он женился на моей матери, чтоб как-то заново наладить жизнь. Ничего хорошего он от жизни уже не ждал, ни настоящее, ни будущее его не привлекало, он жил прошлым – своими воспоминаниями, своей болью, и чувствовал себя одиноким. Моя мать и я были лишь послесловием, эпилогом его жизни, и, думаю, значили для него мало. Если он чего и хотел в ту пору, так только покоя. Покоя от всего, от всех, и уж, конечно, от всяких дурацких «караблей» и дневниковых откровений своей дочери-подростка, на которые его вынуждали реагировать.